Театральная премьера Из последних премьер Сахалинского театра кукол у спектакля «Оскар и Розовая Дама (14 писем к Богу)» оказался самый длинный путь к сцене – по ряду причин «инкубационный» период длился в совокупности года полтора. Впрочем, не так уж много, если учесть, что автор пьесы и театр предлагают зрителю за час с небольшим действа прожить двенадцать дней и сто двадцать лет. Пьеса именитого французского драматурга Эрика-Эммануила Шмита с момента появления в 2002 году обрела массу сценических версий в российских театрах, начиная с легендарного моноспектакля с Алисой Фрейндлих в театре имени Ленсовета. История неизлечимо больного десятилетнего мальчика Оскара житейски очень правдива и грустна. Медицина оказалась бессильна продлить эту маленькую жизнь, но драматург придумал так: Розовая Дама, одна из больничных сиделок, предлагает мальчику игру – а давай будем считать каждый день за десять лет. Только детство, даже ограниченное больничными стенами, способно на игру, со взрослыми такой фокус не проскочит. Розовая Дама честно отвечает, что болезнь Оскара закончится смертью, и честность Оскару дороже всеобщей жалости. Подхватив игру, мальчик проживает долгую, насыщенную, нестерильную жизнь, в которой было все: любовь, ссоры, побег из больницы, обиды на родителей и в конечном счете взаимопонимание. Он уходит умиротворенным – умирая не от болезни, а от старости. Двенадцать отпущенных Оскару на жизнь дней истекают аккурат под Новый год, когда человечество азартно выпрашивает подарки у Деда Мороза – «игрушки, конфеты, машину...». Но «Бог не Дед Мороз», предупреждает Розовая Дама, и не стоит его беспокоить всякой материальной ерундой. Попроси у Бога силы, мудрости, понимания и веры, и ты их получишь. Спектакль поставил художественный руководитель театра кукол «Огниво» из Мытищ Станислав Железкин, которого связывают с островным театром годы плодотворной дружбы, вылившейся в шесть постановок. Что бы ни ставил режиссер С. Железкин, он взывает к разуму и сердцу человека: «Мы не знаем, какой нам срок отпущен на этой земле. Главное, чтобы к концу его мы могли ответить на вопрос, зачем жили. По моему разумению, национальная идея всегда лежала в плоскости духовности, но, к сожалению, сегодня накопительство стало определять сознание человека, ценность человека нивелируется, мы утратили веру...». Несмотря на то, что нравственность и прочие тонкие материи за последние годы сильно сдали позиции, он продолжает не покладая рук нежную войну за право человека оставаться человеком – средствами, какими его вооружила профессия с сорокалетним стажем. Так что «Оскар и Розовая Дама» на его пути закономерная веха. Спектакль, поставленный С. Железкиным в расчете на актерскую индивидуальность, по ходу дела сам стал фактором влияния. Да и как, играя такой материал, восходящий к подлинной трагедии, обойтись без нервных затрат? Они, Оскар в исполнении Сергея Омшенецкого, и Розовая Дама в исполнении Маргариты Петровой, и не жалеют, они волнуются лично, от себя. Розовая Дама очень стара («просрочена, как йогурт») и одновременно очень юна внутри, поэтому ей удается эта тончайшая святая игра. Пересыпая речь смешными байками о своем прошлом на борцовском ковре, Розовая Дама воспитывает из мальчика мужчину: ей удается смятение и безнадежность переплавить в веру. Тема жизни и смерти на весах судьбы однажды получала осмысление актрисой (в вечернем спектакле «Госпожа-пани-миссис» режиссера Дмитрия Петрова), да и профессиональный и человеческий опыт проживания на сцене Маргариты Петровой несоизмеримо больше. А у исполнителя роли Оскара, час с лишком находящегося под прицелом зрительного зала, доселе на счету типичный детский репертуар, и эта роль, которую молодой актер принял как подарок судьбы (вроде Гамлета среднестатистическому коллеге), пришлась ему по размеру. Нескладный, безыскусный, откровенный, непосредственный Оскар-Омшенецкий с кукольным двойником в руках (ушастым человечком в пижаме, с бровками вразлет) проходит на наших глазах путь взросления – от озлобленности к вере, не выбивая из нас слезу. Это путь стоика, а не просителя. Очень интересно наблюдать, как точно актеру удается вытащить из себя то, что подзабыто (твои десять лет), и то, что еще (твои сто лет) не сильно ведомо. А Александра Маковецкого и Викторию Викулову – в роли родителей Оскара и других вполне живых персонажей – мы видим в лицо только в финале: наверно, потому, что отчаяние и безнадежность принято прятать под маской. Встроенный в замкнутое, почти пустое пространство больничной палаты, спектакль в финале уходит прямиком в звездный космос (сценография Дмитрия Бобровича). А письма Оскара к Богу плывут по небу бумажными самолетиками – сродни тысяче бумажных журавликов японской девочки из Хиросимы, погибшей от лучевой болезни... На этом спектакле вам будет больно. Лекарство против страха смерти (болезни или поступка поперек большой волны) будет горьким. Не знаю, кого может смутить, что сцена Сахалинского театра кукол стала площадкой для столь серьезных высказываний. Предыдущий опыт театра под руководством Антонины Добролюбовой неоднократно доказал и смелость, и проницательность в части профессионального актерского роста, и умение совпадать с пульсом жизни за его стенами. Еще цитата «по случаю» от С. Железкина: «Однажды Фаина Раневская сказала по поводу спектакля «Дальше – тишина», который иных зрителей доводил до сердечного приступа: «Пусть лучше плачут в театре, чем в жизни». Поверим на слово великим? И. Сидорова.
Cантехника
