Информация: Общество

Барон Корф и писатель Чехов


По телевидению показали поселение с названием Корф на севере Камчатского полуострова, которому жить осталось на карте страны совсем немного. Типичные двухэтажные бараки, какие можно встретить по российскому северу, которые разваливаются скорее от старости, чем от последствий землетрясения. Есть повод еще раз вспомнить о первом приамурском генерал-губернаторе Андрее Николаевиче Корфе. Барон Корф (1831 – 1893) родился в дворянской семье, проживавшей в Курляндской губернии. В 1849 году окончил Пажеский корпус. Военная карьера сложилась для прапорщика удачно. Служил на Кавказе, где был ранен. В Подольской губернии в год отмены крепостного права приводил в повиновение без принятия крутых мер 40 тысяч крестьян. В 1861 году был произведен в генерал-адъютанты его величества, командовал лейб-гвардии Литовским полком. Дослужился до дивизионного генерала. В июле 1884 года был назначен первым приамурским генерал-губернатором и командующим войсками Приамурского округа. Приамурское генерал-губернаторство тех времен – это огромная территория, включавшая в себя нынешний Дальний Восток и Забайкалье. Верный царю и Отечеству, Андрей Николаевич взялся за приведение обширной территории в соответствие наказам. Корфом были организованы съезды «сведущих людей» 1885, 1886 и 1893 годов. Это было направлением того времени. С. Витте говорил: «Успешное подготовление всех преобразований по части торговли и промышленности совершенно немыслимо без постоянного обращения к различным специалистам, сведущим людям, а также к заинтересованным в этих мероприятиях промышленникам и торговцам». На первом съезде Корф сказал: «Забросим наше «я» в самый дальний уголок нашего сердца, заменим его словом «мы». Твердо веруя, что сила не в силе, а сила – в любви, прошу вас полюбить дело, и тогда успех дела несомненен». Случился в жизни генерал-губернатора эпизод, давший известность ему во всем цивилизованном мире. Вот как рассказывает об этом историк: «11 августа 1888 года за отказ встать перед генерал-губернатором А. Корфом заключенная-революционерка Елизавета Ковальская была подвергнута издевательствам. В знак протеста ее товарищи потребовали уволить коменданта тюрьмы и несколько раз объявляли длительные голодовки. В феврале 1889 года тюрьмы Карийской каторги посетил начальник Иркутского жандармского управления фон Плотто. Он обещал произвести на Каре изменения, но ничего не было сделано, что вызвало новую серию голодовок. За попытку нанести жандармскому офицеру Масюкову (которого заключенные называли комендантом) пощечину 28-летняя заключенная Надежда Сигида была переведена в уголовную тюрьму. Узнав об этом, М. Ковалевская, М. Калюжная и Н. Смирницкая объявили и выдержали в течение 16 суток голодовку, требуя перевода к Сигиде. 24 октября 1889 года заключенным была оглашена инструкция А. Корфа об изменениях в содержании политзаключенных. Инструкция разрешала применение вооруженной силы и телесные наказания, ранее применявшиеся только к уголовникам. На основании этой инструкции А. Корф приказал наказать Н. Сигиду ста ударами розог. 7 ноября 1889 года она была подвергнута телесному наказанию. В ту же ночь Сигида, Калюжная, Ковалевская и Смирницкая приняли смертельную дозу морфия. В мужской тюрьме политических заключенных 12 ноября пытались отравиться 16 человек. Всего 20 заключенных приняли яд, и шестеро из них скончались. Инициатором отравлений выступил польский революционер Ф. Кон. В числе 16 узников-мужчин он принял яд, но остался жив. О карийской трагедии стало известно мировой общественности. Под влиянием массовых протестов правительство было вынуждено запретить применение телесных наказаний в отношении женщин. После трагедии политическая тюрьма Карийской каторги была ликвидирована, политические заключенные были переведены в другие тюрьмы». Мы помним, что через два года после случая на Карийской каторге на остров Сахалин приедет Антон Павлович Чехов. Несомненно, писатель знал о случае на каторге в Забайкалье. Можно предположить, как он волновался. Но и Корфа жизнь на окраине империи кое-чему научила. Вот строки из книги «Остров Сахалин»: «Приамурский генерал-губернатор барон А. Корф прибыл на Сахалин 19 июля на военном судне «Бобр». На площади, между домом начальника острова и церковью, он был встречен почетным караулом, чиновниками и толпою поселенцев и каторжных. Благообразный старик, бывший каторжный, разбогатевший на Сахалине, по фамилии Потемкин, поднес ему хлеб-соль на серебряном блюде местного изделия. На площади же стоял мой хозяин – доктор в черном фраке и в картузе и держал в руках прошение. Я в первый раз видел сахалинскую толпу, и от меня не укрылась ее печальная особенность: она состояла из мужчин и женщин рабочего возраста, были старики и дети, но совершенно отсутствовали юноши. Казалось, будто возраста от 13 до 20 лет на Сахалине вовсе не существует. И я невольно задал себе вопрос: не значит ли это, что молодежь, подрастая, оставляет остров при первой возможности? На другой же день по приезде генерал-губернатор приступил к осмотру тюрем и поселений. Всюду поселенцы, ожидавшие его с большим нетерпением, подавали ему прошения и словесно заявляли просьбы. Говорили каждый за себя или один за все селение, и так как ораторское искусство процветает на Сахалине, то дело не обошлось и без речей; в Дербинском поселенец Маслов в своей речи несколько раз назвал начальство «всемилостивейшим правительством». К сожалению, далеко не все, обращавшиеся к барону А. Корфу, просили того, что нужно. Тут, как и в России в подобных случаях, сказалась досадная мужицкая темнота: просили не школ, не правосудия, не заработков, а разных пустяков: кто казенного довольствия, кто усыновления ребенка – одним словом, подавали прошения, которые могли быть удовлетворены и местным начальством. А. Корф отнесся к их просьбам с полным вниманием и доброжелательством; глубоко тронутый их бедственным положением, он давал обещания и возбуждал надежды на лучшую жизнь. Когда в Аркове помощник смотрителя тюрьмы отрапортовал: «В селении Аркове все обстоит благополучно», барон указал ему на озимые и яровые всходы и сказал: «Все благополучно, кроме только того, что в Аркове нет хлеба». В Александровской тюрьме по случаю его приезда арестантов кормили свежим мясом и даже олениной; он обошел все камеры, принимал прошения и приказал расковать многих кандальных. 2 июля после молебна и парада (был табельный день) прибежал надзиратель и доложил, что генерал-губернатор желает меня видеть. Я отправился. А. Корф принял меня очень ласково и беседовал со мной около получаса. Наш разговор происходил в присутствии ген. Кононовича. Между прочим, мне был предложен вопрос, не имею ли я какого-либо официального поручения. Я ответил: нет. – По крайней мере, нет ли у вас поручения от какого-либо ученого общества или газеты? – спросил барон. У меня в кармане был корреспондентский бланок, но так как я не имел в виду печатать что-либо о Сахалине в газетах, то, не желая вводить в заблуждение людей, относившихся ко мне, очевидно, с полным доверием, я ответил: нет. – Я разрешаю вам бывать где и у кого угодно, – сказал барон. – Нам скрывать нечего. Вы осмотрите здесь все, вам дадут свободный пропуск во все тюрьмы и поселения, вы будете пользоваться документами, необходимыми для вашей работы, – одним словом, вам двери будут открыты всюду. Не могу я разрешить вам только одного: какого бы то ни было общения с политическими, так как разрешать вам это я не имею никакого права. Отпуская меня, барон сказал: – Завтра мы еще поговорим. Приходите с бумагой. В тот же день я присутствовал на торжественном обеде в квартире начальника острова. Тут я познакомился почти со всею сахалинскою администрацией. За обедом играла музыка, произносились речи. А. Корф, в ответ на тост за его здоровье, сказал короткую речь, из которой мне теперь припоминаются слова: «Я убедился, что на Сахалине «несчастным» живется легче, чем где-либо в России и даже Европе. В этом отношении вам предстоит сделать еще многое, так как путь добра бесконечен». Он пять лет назад был на Сахалине и теперь находил прогресс значительным, превосходившим всякие ожидания. Его похвальное слово не мирилось в сознании с такими явлениями, как голод, повальная проституция ссыльных женщин, жестокие телесные наказания, но слушатели должны были верить ему: настоящее в сравнении с тем, что происходило пять лет назад, представлялось чуть ли не началом золотого века. Когда я явился к генерал-губернатору с бумагой, он изложил мне свой взгляд на сахалинскую каторгу и колонию и предложил записать все, сказанное им, что я, конечно, исполнил очень охотно. Все записанное он предложил мне озаглавить так: «Описание жизни несчастных». Из нашей последней беседы и из того, что я записал под его диктовку, я вынес убеждение, что это великодушный и благородный человек, но что «жизнь несчастных» была знакома ему не так близко, как он думал. Вот несколько строк из описания: «Никто не лишен надежды сделаться полноправным; пожизненности наказания нет. Бессрочная каторга ограничивается 20-ю годами. Каторжные работы не тягостны. Труд подневольный не дает работнику личной пользы – в этом его тягость, а не в напряжении физическом. Цепей нет, часовых нет, бритых голов нет». С исчезновением поселения в Камчатской области имя Корфа не канет в Лету. На Камчатке остается залив Корфа. Неподалеку от Хабаровска есть поселок Корфовский. Приамурскому генерал-губернатору повезло: в советские времена поселения с его именем не переименовывали, писатель с мировым именем отметил его в своей книге. В. Токарский.

Газета "Советский Сахалин"

28 октября 2009г.


Вернуться назад