Близился к завершению 1962 год. Та зима была первой в Северо-Курильске для нашей семьи: папу назначили заместителем редактора газеты, и летом мы на теплоходе "Кулу" высадились на рейде Парамушира. В северном островном городке старшие сестры в долгие зимние вечера ловили по приемнику далекие станции, чтобы не чувствовать себя отрезанными от материка. И запомнился разговор отца с ними. Человек нестрогий, он на сей раз хмурился и просил дочерей не слушать "Голос Америки". Те улыбались и говорили, что сейчас время другое, чего бояться? Но к беседе подключилась и мама: мол, береженого бог бережет…

Нынешней молодежи ни за что не понять моих родителей. Я и сама тогда подумала, что очень уж они осторожничают. Мы просто не жили в те годы страха. Это ведь сейчас цитируют Мандельштама: "Мы живем, под собою не чуя страны…" Кто прежде знал стихи о грозном горце? Иосиф Виссарионович знал. Потому и неизвестно по сей день, где же во Владивостоке захоронен опальный поэт.

…Мне шесть лет, но я принята в первый класс. Теплая осень 1952 года. Вместе со старшими братьями и сестрами иду в школу. То японское здание в Поронайске давно снесено - на месте школы сквер. Мне же не забыть ни ее, ни нашего класса, ни первой обиды от несправедливости.

…Я сижу на первой парте среднего ряда. Сосед учит меня складывать пальцы в фигу. Не сразу, но получается. А потом меня начинают ругать: кто-то из ребят тут же сообщил учительнице, что я показываю фигу портрету вождя, который висит над доской. Я плачу, учительница наказывает передать отцу, чтобы он пришел в школу. Папа - редактор газеты "Звезда". Хоть и маленькая, но понимаю, что ему грозят неприятности (родители вечером тихо переговаривались по этому поводу). Однако все обошлось.

Спустя четыре года папа принес домой брошюру с докладом Хрущева по разоблачению культа личности - все старшие прочитали ее. О чем там речь - поняла по обмолвкам и вздохам мамы. Далеко не сразу, но кое-какими впечатлениями от тех лет она стала делиться с нами:

"В 1937 году мы жили в Тобольске, так вот, здание НКВД все обходили за квартал: мимо идти - сердце рвать, оттуда такие крики доносились, что страшно становилось…"

"Отец почти каждый день приносил из редакции весть, что арестован такой-то или такой-то… А однажды пришли и за ним. Только в ту ночь он дежурил в редакции. Открыла я дверь, повела пришедших в комнаты, где спали пятеро малых ребятишек да старики - приемные родители отца. У самой на руках грудная Нинка - недавно родилась… Посмотрел офицер на них, на меня - и ушел, уведя солдат. Спать я уже не могла. Отца увидеть не надеялась… А он утром приходит! Оказывается, на работу к нему не приезжали. И в последующие дни не забрали. Может, пожалел тот офицер меня, увидев, скольких придется мне самой поднимать, или над малышами сжалился…"

Став взрослой, я тоже недоумевала, как это папу оставили в покое? Ситуацию прояснил мой коллега из Александровска-Сахалинского. Среди его знакомых был человек, которому приходилось участвовать в подобных арестах. Оказывается, списки тех, кого предстояло взять ночью по доносам, уничтожались сразу после увоза людей из домов. Списки были в единственном экземпляре, чтобы никаких следов не оставлять. Так что повезло папе той ночью. А в другой раз, уже в другом городе, ему, предупрежденному хорошим человеком, пришлось в ночь переправляться со старшим сыном через Волгу на лодке. Их счастье, что не утонули: по осени река в верховье была неспокойной.

И тогда же поняла я, отчего так часто наша семья переезжала по стране. Дело вовсе не в любви отца к перемене мест - таким образом он спасал семью. Хоть и молчаливым был, но свое мнение всегда имел, что весьма опасно в смутные времена. А еще отзывчив был на чужое горе. Вот только один эпизод, услышанный от старшей сестры. Незадолго до войны, когда семья осела в Петропавловске Северо-Казахстанской области, он пришел домой и рассказал о встрече с дочкой маршала Тухачевского, что ее, 16-летнюю, нигде не брали на работу, вот удалось пристроить уборщицей в редакции…

Да, нам повезло, что репрессии не коснулись семьи. Но их испытали те, с кем мне впоследствии довелось разговаривать как журналисту. И помню, как волновался и негодовал, произнося фамилию Дрекова - начальника Сахалинского областного управления НКВД (а ведь после ареста прошло почти полвека!), связист Иван Дмитриевич Завадский, с которым познакомилась в Корсакове.

- В связи я начал работать с 1934 года. В Александровске дело было. Когда первые выборы были в Верховный Совет СССР, в 1937 году, я возглавлял смену. Нам, как комсомольцам, передовым, поручили обслуживать выборы. А связь мы держали с Хабаровском. В это время (декабрь был) такая пурга началась! В общем, связь прервалась. Причем не по нашей вине. Но Дреков распорядился послать ко мне своих людей - дескать, в чем дело, чья вина. Потом связь появилась, мы все сделали как надо. В феврале или марте мне за хорошую работу на выборах были премии - и от Министерства связи, и от краевого управления (Сахалинская область входила в состав Хабаровского края), и от областного управления… В общем, пять премий получил. И шестая была… от Дрекова: увезли в местную тюрьму. Я был самый молодой там "враг народа". Когда меня ночью туда привели, подумал: "Ой, сколько врагов здесь! Как бы они меня не завербовали!.." Стою около двери. Потом один мужчина говорит: "Давай располагайся и ложись отдыхать". А утром посмотрел: рядом старые большевики, на них ведь мы равнялись. Вот и Ульянского, первого секретаря обкома партии, Дреков тогда расстрелял. Это был замечательный человек. Потом председатель облисполкома там… В общем, всю руководящую верхушку пересажал.

…В первые годы перестройки достоянием гласности стали судьбы многих людей, пострадавших от сталинского террора. Было много публикаций в прессе. И в числе первых появились в "Литературной газете" воспоминания ленинградского писателя Ивана Уксусова "58-я статья за 58 книг с автографами". В статье сжато, но сильно рассказано об издевательствах над "врагами народа" и судьбах их семей - сосланных жен, детишек, родителей. Арестованный в 1935 году, он по декабрь 1938 года отбывал ссылку в Тобольске. Какое-то время ему удалось поработать корректором в "Тобольской правде", так что вполне вероятно, что его и моего отца жизненные пути пересекались. Его воспоминания помогли мне воочию представить атмосферу страха тех лет.

Годы сталинского режима стали историей. Еще полтора-два десятилетия - не останется и тех, кто в детстве соприкоснулся с атмосферой страха репрессий. Поэтому долг молодых - не забыть о страшных страницах большевистской эпохи. А помнить надо, чтобы во второй раз не наступить на те же грабли.

Людмила ГОРБУНОВА, Газета «Южно-Сахалинск сегодня».

28 октября 2004г.